Неточные совпадения
А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми и брякни барину,
Что
мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил!
Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
— У меня хозяйство
простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки к осенним податям были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё соседи
мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда.
Мужик так нами помыкает,
И нас, как будто бы
простых Гусей, гоняет...
—
Мужик говорил
проще, короче, — заметил Клим. Лютов подмигнул ему, а Макаров, остановясь, сунул свой стакан на стол так, что стакан упал с блюдечка, и заговорил быстро и возбужденно...
Он употреблял церковнославянские слова: аще, ибо, паче, дондеже, поелику, паки и паки; этим он явно, но не очень успешно старался рассмешить людей. Он восторженно рассказывал о красоте лесов и полей, о патриархальности деревенской жизни, о выносливости баб и уме
мужиков, о душе народа,
простой и мудрой, и о том, как эту душу отравляет город. Ему часто приходилось объяснять слушателям незнакомые им слова: па́морха, мурцовка, мо́роки, сугрев, и он не без гордости заявлял...
Она определила отношения шепотом и, с ужасом воскликнув: — Подумайте! И это — царица! — продолжала: — А в то же время у Вырубовой — любовник, — какой-то
простой сибирский
мужик, богатырь, гигантского роста, она держит портрет его в Евангелии… Нет, вы подумайте: в Евангелии портрет любовника! Черт знает что!
Три года вдовеет Агафья Матвеевна: в это время все изменилось на прежний лад. Братец занимались подрядами, но разорились и поступили кое-как, разными хитростями и поклонами, на прежнее место секретаря в канцелярии, «где записывают
мужиков», и опять ходят пешком в должность и приносят четвертаки, полтинники и двугривенные, наполняя ими далеко спрятанный сундучок. Хозяйство пошло такое же грубое,
простое, но жирное и обильное, как в прежнее время, до Обломова.
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая
простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит на весь век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь; кто-нибудь воротится от нее без глаз или без челюсти — а все же боль проходила, и
мужик или баба работали опять.
Так называемого
простого или, еще хуже, «черного» народа не видать, потому что он здесь — не черный:
мужик в плисовой куртке и панталонах, в белой рубашке вовсе не покажется
мужиком.
— А что будешь делать с размежеваньем? — отвечал мне Мардарий Аполлоныч. — У меня это размежевание вот где сидит. (Он указал на свой затылок.) И никакой пользы я от этого размежевания не предвижу. А что я конопляники у них отнял и сажалки, что ли, там у них не выкопал, — уж про это, батюшка, я сам знаю. Я человек
простой, по-старому поступаю. По-моему: коли барин — так барин, а коли
мужик — так
мужик… Вот что.
Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал
простую, умную речь русского
мужика.
И то сказать, что люди были вовсе не
простого десятка, не какие-нибудь
мужики хуторянские.
Мужики-поселенцы идут за толпой с честными,
простыми мыслями: им нужна хозяйка.
Максим Яценко, сам малоросс, был человек
простой с
мужиками и дворней. Он часто кричал и ругался, но как-то необидно, и потому к нему относились люди почтительно, но свободно.
Про себя Рачителиха от души жалела Домнушку: тяжело ей, бедной… С полной-то волюшки да прямо в лапы к этакому темному
мужику попала, а бабенка
простая. Из-за простоты своей и мужнино ученье теперь принимает.
— Покойный папенька ваш не то что из поученых барь был, а
простой: все равно, что и
мужик! — вмешался в разговор Макар Григорьев.
— Какого звания —
мужик простой, служить только богу захотел, — а у нас тоже житье-то! При монастыре служим, а сапогов не дают; а мука-то ведь тоже ест их, хуже извести, потому она кислая; а начальство-то не внемлет того: где хошь бери, хоть воруй у бога — да!.. — бурчал старик. Увидев подъехавшего старика Захаревского, он поклонился ему. — Вон барин-то знакомый, — проговорил он, как-то оскаливая от удовольствия рот.
— Что их вознаграждать-то! — воскликнул Замин. — Будет уж им, помироедствовали. Мужики-то, вон, и в казну подати подай, и дороги почини, и в рекруты ступай. Что баря-то, али купцы и попы?.. Святые, что ли? Мужички то же говорят: «Страшный суд написан, а ни одного барина в рай не ведут, все
простой народ идет с бородами».
— В люди у нас из
простого народа выходят тоже разно, и на этом деле, так надо сказать, в первую голову идет мошенник и плут
мужик!
— Именно оттого, — хе-хе-хе, — что просто. Именно оттого. Веревка — вервие
простое. Для него, во-первых, собака — что такое? Позвоночное, млекопитающее, хищное, из породы собаковых и так далее. Все это верно. Нет, но ты подойди к собаке, как к человеку, как к ребенку, как к мыслящему существу. Право, они со своей научной гордостью недалеки от
мужика, полагающего, что у собаки, некоторым образом, вместо души пар.
Три рубля серебром в месяц, а хлеба нынче пошли дорогие; обуться, одеться из этого надобно прилично своему званию: не
мужик простой — артист!..
— Да, и очень распространенна» между
простым народом, но меня удивляет тут одно, что
мужикам позволяют быть хлыстам «, а дворянам нет, потому что этот больной сослан сюда.
Палубные пассажиры, матросы, все люди говорили о душе так же много и часто, как о земле, — работе, о хлебе и женщинах. Душа — десятое слово в речах
простых людей, слово ходовое, как пятак. Мне не нравится, что слово это так прижилось на скользких языках людей, а когда
мужики матерщинничают, злобно и ласково, поганя душу, — это бьет меня по сердцу.
— Ну, пускай так, мистер так и мистер, чтоб тебя схватило за бока… А где же тут хорошая заезжая станция, чтобы, знаешь, не очень дорого и не очень уж плохо. Потому что, видишь ты… Мы хоть в
простых свитках, а не совсем уже
мужики… однодворцы… Притом еще с нами, видишь сам, девушка…
Я делаю общие распоряжения, даю общие, справедливые пособия, завожу фермы, сберегательные кассы, мастерские; а она, с своей хорошенькой головкой, в
простом белом платье, поднимая его над стройной ножкой, идет по грязи в крестьянскую школу, в лазарет, к несчастному
мужику, по справедливости, не заслуживающему помощи, и везде утешает, помогает…
Когда приехали домой, Нина Федоровна сидела обложенная подушками, со свечой в руке. Лицо потемнело, и глаза были уже закрыты. В спальне стояли, столпившись у двери, няня, кухарка, горничная,
мужик Прокофий и еще какие-то незнакомые
простые люди. Няня что-то приказывала шепотом, и ее не понимали. В глубине комнаты у окна стояла Лида, бледная, заспанная, и сурово глядела оттуда на мать.
— Эти
простые люди, — медленно и задумчиво говорил Фома, не вслушиваясь в речь товарища, поглощенный своими думами, — они, ежели присмотреться к ним, — ничего! Даже очень… Любопытно…
Мужики… рабочие… ежели их так просто брать — все равно как лошади… Везут себе, пыхтят…
Прошло две недели. Квартирный хозяин во время сна отобрал у
мужика сапоги в уплату за квартиру… Остальное платье променено на лохмотья, и деньги проедены… Работы не находилось: на рынке слишком много нанимающихся и слишком мало нанимателей. С квартиры прогнали… Наконец он пошел просить милостыню и два битых часа тщетно
простоял, коченея от холода. К воротам то и дело подъезжали экипажи, и мимо проходила публика. Но никто ничего не подал.
Жевакин. Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно
простого тамошнего
мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте скажите ему: «Дай, братец, хлеба», — не поймет, ей-богу не поймет; а скажи по-французски: «Dateci del pane» или «portate vino!» [Дайте хлеба… принесите вина! (ит.)] — поймет, и побежит, и точно принесет.
Вообще вся его личность много помогала ему в его делах. Кредитор, который отказал бы другому, верил ему. Приказчик, староста,
мужик, который сделал бы гадость, обманул бы другого, забывал обмануть под приятным впечатлением общения с добрым,
простым, и главное, открытым человеком.
Он — весь
простой,
мужик, за него и держитесь.
Пётр принимал товар, озабоченно следя, как бы эти бородатые, угрюмые
мужики не подсунули «потного», смоченного для веса водою, не продали бы
простой лён по цене «долгунца».
Дознано было, что отец и старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая
мужиков сеять лён. В одну из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей
простоять в церкви на молитве.
Но порою, и всё чаще, Артамоновым овладевала усталость, он вспоминал свои детские годы, деревню, спокойную, чистую речку Рать, широкие дали,
простую жизнь
мужиков. Тогда он чувствовал, что его схватили и вертят невидимые, цепкие руки, целодневный шум, наполняя голову, не оставлял в ней места никаким иным мыслям, кроме тех, которые внушались делом, курчавый дым фабричной трубы темнил всё вокруг унынием и скукой.
— Да изволите видеть, — начала Матрена, вздохнув и приложивши руку к щеке, — тут был графский староста,
простой такой, из
мужиков. Они, сказать так, с Иринархом Алексеичем приятели большие, так по секрету и сказал ему, а Иринарх Алексеич, как тот уехал, после мне и говорит: «Матрена Григорьевна, где у вас барыня?» А я вот, признаться сказать, перед вами, как перед богом, и говорю: «Что, говорю, не скроешь этого, в Коровине живет». — «Нет, говорит, коровинского барина и дома нет, уехал в Москву».
Немец завел бы дрожки, оранжерею, штиблеты — «сестры» ездили в
простых телегах, но зато это была такая телега, в которой от колеса до последнего винта все подавляло высоким достоинством своего качества; любители заморского удивляются чистоте немецких домиков, но войдите в избу разбогатевшего русского
мужика, особенно из раскольников — не знаю, какой еще чистоты можно требовать от места, в котором живут, а не удивляют своей чистотой.
— Уж такой-то добрый…
простой… Бывало, как жил-то хорошо, всякого готов уважить, простыня-мужик… Через простоту свою да доброту и пострадал более… Добрая была душа…
— Не сумлевайся, брат Антон, говорю, покупщик у нас есть знатный для тебя на примете; ты, вишь, больно нам полюбился, мужик-ат добре
простой, неприквельный… хотим удружить тебе… бог приведет, встренемся, спасибо скажешь…
— Полно, хозяин, ты, может, напраслину на него взводишь, ишь он какой мужик-ат
простой, куды ему чудить! И сам, чай, не рад, бедный; может, и сам он не ведал, с каким спознался человеком… — послышалось в толпе.
— Другое дело, — говорила няня, — если бы это было в деревне. Там, при
простых, серых
мужиках, и мне, пожалуй, можно было бы позволить наслаждаться кой-чем в том же свободном роде.
Из Орла, в числе прочих паломников, отправилось на открытие семейство купцов С—х, людей в свое время очень известных, «ссыпщиков», то есть,
проще сказать, крупных кулаков, которые ссыпают в амбары хлеб с возов у
мужиков и потом продают свои «ссыпки» оптовым торговцам в Москву и в Ригу.
Какую цену дерут с нас за эту ночь вот
простые этакие
мужики, вон головами-то болтают, которые на задней телеге, потому — чувствуют, что без них нельзя…
Я окрикнул; вместо ответа в сопровождении Семена вошел
мужик небольшого роста, с татарским отчасти окладом лица: глаза угловатые, лицо корявое, на бороде несколько волосков, но
мужик хоть и из
простых, а, должно быть, франтоват: голова расчесанная, намасленная, в сурьмленной поддевке нараспашку, в пестрядинной рубашке, с шелковым поясом, на котором висел медный гребень, в новых сапогах и с поярковой шляпой в руках.
Достигаев. Вот — участь, а?
Простой, сибирский
мужик — с епископами, министрами в шашки играл! Сотнями тысяч ворочал! Меньше десяти тысяч взятки — не брал! Из верных рук знаю — не брал! Вы что пьете? Бургонское? Это винцо тяжелое, его за обедом надо пить, некультурный народ!
— Есть! Прежде давывала, одолжала кой-кого, по знакомству. Тогда покойному батьке — скотской падеж был, две лошади у него пали — слова, братец ты мой, не сказала, ссудила ему тогда сто пятьдесят рублей серебром, —
мужику какому-нибудь
простому.
Иосафу и в голову не приходило, что сын этот вовсе не походил на своего папеньку,
мужика простого и размашистого.
Мы выставили самую грубую, то есть самую
простую форму мнения о том, что, вследствие чего бы то ни было,
мужик русский имеет теперь низшую природу, нежели прочие люди, принадлежащие к [привилегированным] классам.
— Да все дело обделал он — наш
простой, наш находчивый и умный
мужик! Да я и не понимаю — отчего вас это удивляет? Ведь читали же вы небось у Щедрина, как
мужик трех генералов прокормил?
Мужик Иван Петров был из зажиточных; ел не только щи с мясом, а еще, пожалуй, в жирную масляную кашу ложку сметаны клал, не столько уже «для скусу», сколько для степенства — чтобы по бороде текло, а ко всему этому выпивал для сварения желудка стакан-два нашего
простого, доброго русского вина, от которого никогда подагры не бывает.
Барин наш
простой ведь был и к нам,
мужикам, милостивый — только гулящий.